Существовал ли он в действительности или был игрой воображения? Не приснился ли он мне? Был ли он в моей жизни и чем в ней был? Линией судьбы, спиралью времени, воронкой водоворота?

-Тебе письмо, - крикнул папа, заходя домой.
Конверт без штемпеля, надписанный знакомым почерком, и стук крови в висках...

...Он мучал и изводил меня обидами, претензиями, упреками и недомолвками, как, наверное, обычно мучат мужчин девушки. В нашем случае было наоборот.
Я была прямой, бесхитростной девочкой без тени кокетства, а он - до предела замороченный ханжеским маминым воспитанием, с почти девичьим характером, совсем не маскулинным, но тем сильнее были его требования к моей модели поведения.
Все во мне удивляло его и шокировало. Сдается мне, притягивало его ровно то же, что и возмущало: отсутствие жеманности и манерничания, откровенность и открытость.
Он был ригористом и лицемером, ни разу в жизни не сходившим при мне в туалет (!), а лишь исчезавшим ненадолго, чтобы «некоторое время побыть одному».
Его представления о приличиях делали его посмещищем в моих глазах, разбивая мои хрупкие иллюзии.

С безошибочным чутьем ребенка к фальши я испытывала дурноту всякий раз, слыша очередную fausse note.
Мои романтические мечты с непререкаемой взыскательностью юности требовали идеальной мелодии. Он мог предложить только истерическое напряжение и принужденные позы, неестественные мины. Я ненавидела его порой. Он обижал меня, судил и оценивал, хвалил и оскорблял, восхищался и пытался унизить.
Я страдала: бесконечные неловкости, конфузы, стыд и стеснение, несовпадение ожиданий с действительностью, контраст моих желаний с его возможностями были непостижимы для детского ума.
Я хотела близости, прикосновений, поцелуев, хотела обнять его и остановить время. Он укорял меня отсутствием женской гордости и самолюбия.
Я мечтала гордиться избранником. Mне приходилось стыдиться его невоспитанности, глупости и бестактности.
Он выпросил у меня полузасвеченную фотографию и показывал всем, намекая, что снимал меня голой. Я наняла мстителя.
Меня до сих пор можно погрузить в транс ароматом одеколона «Spartacus» и еще парой запахов и звуков, напоминающих это самое мощное и всепоглощающее влечение, какое мне довелось испытывать, но и тошнило меня, как никогда после. Мы сходились и разбегались, мы встречались и не могли проститься, колесо вращалось, отбрасывая нас друг от друга, но мы замирали в мертвой точке водоворота, не в силах преодолеть центробежную силу. " Мы носились кругами, но не ровным, плавным движением, а стремительными рывками и толчками, которые то швыряли нас всего на какую-нибудь сотню футов, то заставляли лететь так, что мы сразу описывали чуть не полный круг. И с каждым оборотом мы опускались ниже, медленно, но
очень заметно." * Я хотела вырваться, я искала пути и неизменно возвращалась.

Мне было восемнадцать. Ему двадцать. Он приехал в отпуск из армии и, набравшись храбрости в день отбытия, бросил  в мой ящик письмо, в котором просил о встрече.
Я думала потешить самолюбие и удовлетворить любопытство.
Но вышло так, что спустя сорок минут смущенного нахождения рядом, когда было сказано всего несколько неловких бессмысленных слов, я погрузилась в сладкий тягучий морок, который  внезапно узнала, потому что не раз переживала его с ним в детстве и с другим мужчинами в совершенно иных, взрослых обстоятельствах.
Эта слабость и этот жар, дрожь в коленках,  подкашивающиеся ноги и покрасневшие щеки, слишком глубокое дыхание, головокружение и рассеянность, потеря воли и подчинение одному мощному влечению - половой инстинкт, самый властный его порыв в моей жизни, непреодолимый и парализующий.
Спроси меня рядом с Димой, сколько будет трижды девять, и я бы не ответила.
Я не смогла бы окончить школу, не сбеги я от него, а на этот раз я чуть не вылетела из института.
Все, что случилось со мной - это недолгое прощание и поцелуй в щеку.
Больше я никогда не видела его наяву, только во сне.
Но домой я уже не вернулась.
Или вернулась не я.
Я двигалась и говорила на автомате. Следующие полгода я провела, грезя наяву, уставившись в пространство, где не было ничего, кроме танца теней  Желания, Похоти и Тоски.
Слабость и покорность вожделению превратили меня в безвольную неодушевленную плоть.
Я пропустила все лекции в институте, кроме трех или пяти, я не могла заставить себя думать, действовать, осмысленно двигаться. Я читала и перечитывала его письма, писала и снова читала. Больше я ни на что не была способна. Как этого не заметили мои родители, могу только удивляться. Я, кажется, съездила в Ригу, отпраздновала день рождения, что-то говорила, имитировала жизнь, но ничего не помню. Совсем ничего, часть меня продолжала размеренное существование, лишенное сознания и смысла. Подобную одержимость, мучительное состояние бесконечного возбуждения без разрядки я испытывала потом еще только раз с другим человеком, но не такую всепоглощающую.

Помню, когда я вернулась из Риги, на перроне меня встречал друг детства с приятелем. Друг был старым, дорогим и толстым, приятель тощим, отталкивающим и уродливым. Он стал моим самым легким романом, самым необременительным любовником, воспоминание о котором дает мне твердую уверенность в том, есть мужчины, за которых не хочется замуж, и связи, годные только для секса. Был он дурак, но бесконечно прекрасный любовник. Он вернул меня в действительность. Секс здоровее сна на яву. Я успела уйти в академку, не будучи отчисленной, перевестись на заочный и начать основательное знакомство с сексом, уже совсем взрослым сексом, "как большая", как женщина, а на ребенок. Он стал моим спасательным кругом, канатом и якорем.

А Дима...

Он снится мне до сих пор. Во сне я стремлюсь реализовать так никогда и не осуществившуюся страсть, я ищу, я мечусь, я снова умираю от желания. Много лет подряд. Я научилась любить эти сны и надеюсь, что в каком-нибудь из них нам  наконец удастся соединиться... 

... перестал мне писать, иначе бы я не заметила другого мужчину.
Я думала, он в очередной раз на что-то обиделся, что-то вообразил, придумал, и решила забыть его снова.
Не поручусь за точность истории, я знаю ее со слов его крестной. Мне рассказали, что в его воинской части была проверка, не хватало наркотиков, он был за рулем машины, которая везла наркотики из соседней части, ночью, с выключенными фарами. Машина перевернулась. Медсестра погибла. Его нашли без сознания. Наркотики исчезли. Командование части предложило сделку: они его вытащат, если он возьмет вину на себя, не втягивая руководство. Потом была долгая история, в которой ФСБ убеждало его дать показания, а военные шантажировали и запугивали... Его переводили из одного следственного изолятора в другой, ФСБ не отдавало его, пока в конце концов из Белоруссии его не перевели на «зону» под Петербург, где он сгорел заживо в камере во время пожара. 
Я много раз по разным каналам пыталась узнать, что случилось на самом деле.
Мне сказали, что такого заключенного никогда не было.
Круг замкнулся. 
________________________________________________________________________
* Цитата из "Низвержения в Мальстрем" Эдгара Алана По.

(Продолжение следует)