Все любят лгать. Когда лжешь, становишься ребенком, а это весело и так далек страх старости и смерти.
Они написали тома лжи. Написали и умерли. А те, кто остался жив и тот, кто родился потом, читают старую ложь и учат наизусть. Зачем? Похоже, что чужая ложь всегда прекраснее своей. Тот, кто лжет уныло и никого не радует, или не способен обмануть и ребенка, читает очень много чужой цветистой лжи, наверное, чтобы научиться.
Иногда ложь глубока, многогранна и полна намеками и отголосками. Она может быть трагичной и таинственной, мистической, поэтичной. Ее иллюзорность щекочет и интригует.
Иногда ложь мелкая, фальшивая, словно купленная по дешевке на блошином рынке. Эта ложь пуста. Возможно, когда-то в ней был смысл, но шло время, нутро высохло или вытекло через микроскопические трещинки. Ложь опустела. Она стала легкой, полой порожней тарой. Когда слышишь, как ее произносят, становится немного стыдно, словно случайно подглядел чужую нескромную тайну.
-Мое сердце истекало кровью, - говорят они и ты чувствуешь мучительную неловкость за пустоту и нелепость их лжи, словно и впрямь веришь, что они не знают, что, если с сердцем такое случается, - человек умирает.
-Я не могу без него жить, - жалуются бедные лжецы. «Но ведь ты жив...», думаешь ты и грустно, и неуютно от этой мысли, будто от жалости к нищим, обделенным самым необходимым - добротной ложью.
-Это нельзя описать словами...
-До конца дней своих я буду помнить каждый миг..., - декламируют, делают честные круглые глаза, брови домиком и улыбаются жалкой чуть заискивающей улыбкой бедолаги, прося снисхождения к своей скудной лжи, трогательной в своем сусальном блеске.
-Да, я понимаю, - выдавливаешь из себя, идя на поводу у слащавого сочувствия, муторно и тошно от сентиментальности момента, и закрываешь свои бесстыжие глаза, чтобы не видеть во взгляде сообщника по самой обоюдолживой игре радости соучастия и веры в то, что выразительно сыгранная ложь - все-равно, что правда...
